Параллель между волшебным языком фэнтези и арабским языком Ислама

Здесь царил полумрак, а также холод и тишина, которая нарушалась только скрипом пера Мастера, да иногда вздохом бедного студента, которому предстояло до полуночи вызубрить название каждого мыса, бухты, фарватера, канала, гавани, мели, рифа и скалы на берегах Лоссоу, крохотного островка в Море Пелн. На жалобы студентов Мастер обычно не отвечал, но удлинял список.

Иногда он говорил:

– Тот, кто хочет стать Чародеем Моря, должен знать Настоящее Имя каждой капли воды.

Гед хоть и вздыхал порою, но не жаловался. Он понимал, что в этой пыльной и беспросветной зубрежке Имен каждого места, предмета и существа и заключена, как бриллиант на дне высохшего источника, та власть, к которой он стремится. Ведь вся магия и состоит в том, чтобы назвать каждое место, вещь или существо их Настоящими Именами. […].

– Много великих волшебников потратили всю жизнь на то, чтобы найти Имя одной единственной вещи, одно единственное забытое или скрытое Имя. Но списки наши далеко не полны. И они не будут завершены никогда. Послушайте меня, и вы поймете, почему. В мире под солнцем, и в другом мире, где нет солнца, есть много такого, что не имеет ничего общего с людьми и людской речью, и есть силы, по сравнению с которыми силы людей - ничто. Но магия, истинная магия, подвластна лишь тем, кто говорит на языке Хардик, или на Древнем Наречии, из которого он вырос.

В уютном полумраке этого дома Гед и провел зиму, обучаясь чтению и написанию Шестисот Рун Хардика. Он учил их с охотой, ведь без знания Рун простое зазубривание заклинаний не дает человеку настоящей власти. В языке Хардик было не больше магической силы, чем в любом другом языке, на котором говорили люди Архипелага, но корни его уходили в Древнее Наречие, которое все вещи в мире называет их Настоящими Именами.

Живя в Мекке, аш-Шафи‘и скоро понял, что в языке племени Курайш появилось слишком много странных новых слов. Тот язык, на котором говорили в родном городе Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, стал отличаться от чистого языка Корана.

Изучая Коран и хадисы, аш-Шафи‘и (да смилостивится над ним Аллах) почувствовал необходимость понять каждое слово, четко определить его значение.

Когда имам Египта, ал-Лайс ибн Са‘ад, приезжал в Хиджаз, Аш-Шафи‘и всегда посещал его кружок в Священной мечети. Имам призывал аш-Шафи‘и и других своих учеников проникнуть в тайны языка и овладеть законами красноречия, изучать стихи, написанные еще до ниспослания Корана, потому что все это необходимо для более глубокого понимания священной книги.

Ал-Лайс ибн Са‘ад также советовал всем отправляться к бедуинам, в особенности туда, где кочевало племя Хузайл, потому что члены этого племени сохранили наиболее чистый арабский язык.

Следуя словам ал-Лайса ибн Са‘ада, аш-Шафи‘и решил отправиться к племени Хузайл. Он поселился среди них и провел там десять лет. В течение этого времени аш-Шафи‘и, да смилостивится над ним Аллах, изучал язык этого племени, запоминал их стихи; кроме того, он в совершенстве овладел искусством стрельбы из лука и стал прекрасным наездником. Рассказывают, что он мог стоя удержаться на спине скачущей лошади. Вот как говорил о себе сам аш-Шафи‘и: "Я поставил перед собой две цели: научиться стрелять из лука и овладеть новыми знаниями. И я научился попадать в цель десять раз из десяти". О том же, что нового он узнал за эти десять лет, аш-Шафи‘и умалчивал, боясь прослыть хвастуном. И тогда кто-то сказал ему: "Клянусь Богом, в науках ты добился еще большего, чем в стрельбе из лука".

Вернувшись в Мекку, аш-Шафи‘и вызвал всеобщее восхищение изысканностью и красотой речи, а также силой и ловкостью.

Знаменитый арабский средневековый филолог, ал-Асма‘и, высоко оценивал познания аш-Шафи‘и в литературе и поэзии. Он писал: "Собирая поэзию племени Хузайл, я поразился тому, что лучше всего ее знал курайшит аш-Шафи‘и!"[1]

Как и Гед, Дракон Пендора говорил на Древнем Наречии, на котором до сих пор объясняются драконы. Человек, пользуясь им, может говорить только правду, но к драконам это не относится - это их родной язык. Они могут лгать, смешивая правду с ложью, запутывая неосторожного слушателя в лабиринте слов-зеркал, в каждом из которых отражается истина, в конце концов искажаясь до неузнаваемости. Зная об этом, Гед был настороже и слушал Дракона недоверчиво. Но его слова казались простыми и ясными.

Среди любителей словесности бытует распространенное мнение, что сопоставление русского языка с арабским невозможно или ненадежно в силу того, что гласные на письме не обозначаются, отчего слово можно читать как угодно. Если бы это было так, то арабский текст был бы в принципе нечитаем. Однако по степени точности отражения мысли арабский язык несколько выше русского. Графическая омонимия, которая действительно имеет место в арабских текстах, полностью устраняется контекстом, кроме того имеется возможность в необходимых случаях прибегнуть к огласовке, что на практике почти не используется по причине отсутствия необходимости.

Что касается русского текста, то его семантическая туманность вызвана тем, что русское сознание, воспитанное на художественной литературе, на первое место ставит эстетические ценности языка. Для русского человека часто важнее как написано, а не что. Лишь бы красиво бренчало. Еще в школе прививаются навыки рассуждения о вымыслах, о фантазиях […]. При этом львиная доля учебного времени уходит на обучение пресловутой грамотности, в то время как навыкам выражения собственной мысли должного внимания не уделяется. По этой причине выпускник высшей школы не в состоянии составить понятный текст, с чем я как профессиональный переводчик сталкивался всю жизнь. В то же время эта лобуда, которую мне приходилось переводить, с точки зрения грамматической правильности всегда была безупречна.

Между тем, грамматические ошибки в русском тексте практически не затемняют его смысла. Мне приходилось читать тексты диктантов, в которых по 50 ошибок и более, текст тем не менее оставался понятным. Этот эффект объясняется просто. Русские слова имеют относительно большую длину  и информационно избыточны, даже значительные его искажения не сказываются на его понятности.

Совсем другое арабский язык, где каждый звук нагружен значением. Изменение любого звука чревато искажением смысла. Поэтому арабская грамматика слова функциональна. Если хочешь, чтобы тебя поняли, надо строго ей следовать. Русская грамматика скорее не очень упорядоченная система ритуалов, чем инструмент выражения мысли. Возникает впечатление, что она предназначена для зомбирования сознания, когда еще с детства человека приучают следовать немотивированным правилам. Это хорошо в армии, где приказы следует исполнять беспрекословно, независимо от  того, мотивированы они или нет. У нас в армии говорят: не важно, где север, лишь бы показывали все одинаково. Так и в нашей русистике. Единственный ее аргумент: так писали наши классики. Классики писали по-разному. Цитирую, к примеру, Александра Сергеевича Пушкина: я отроду не дам тебе тетрадку. Разве русский человек может так сказать? […]

К сведению наших филологов, придумывающих все новые правила, арабская грамматика сложилась в результате конкурсов между филологами, на которых судьями были пустынники-бедуины, т.е. арабский народ. Они решали, какой из грамматистов говорит по-арабски правильно. У нас все наоборот, придет новый авторитет известной национальности и учит русских, как правильно говорить и писать по-русски. Послушать его – одни слезы. Ни грамма логики. Никакой вообще мотивации. […]

Русский человек этой лобуды как бы не замечает. Признаться, я тоже приучен на смысл не очень обращать внимания. Но профессия берет свое. Как только начинаешь переводить наши тексты на арабский, пустота мысли сразу себя обнаруживает. Конечно, это не отприродное качество русского языка. Это следствие длительных и упорных стараний дурильщиков.[2] […]

Арабский язык является образованием мотивированным в высшей степени. По сравнению с другими языками, и в частности, с русским, он имеет специфические особенности грамматики и звукового строя. Падение арабских гортанных и их компенсация различными способами с последующими перестройками грамматики запускает процесс глоттогенеза (образования новых языков).